Из черновика письма к Р. У. Чапману 26 ноября 1941

 

 

Джордж С. Гордон, умерший в начале 1942, в начале двадцатых годов был главой факультета в Лидском университете, на котором работал Толкин. Потом он занял должность профессора английской литературы в Оксфорде, а позже стал ректором Модлин-Колледжа. Этот черновик, по всей видимости, написан в ответ на просьбу Чапмана, секретаря при представителях «Оксфорд юниверсити пресс», предоставить ему воспоминания о Гордоне, возможно, для последующего включения их в некролог. В момент написания письма было уже известно, что Гордон неизлечимо болен.

 

 

Дат я не помню. Может, вы их знаете? Я набросал тут кое-какие впечатления, из которых при вашем опыте вам, возможно, удастся выбрать несколько подходящих замечаний или фраз. Лидс для меня ассоциируется с Гордоном, хотя, по правде говоря, из шести лет, что я там провел (1920–1925, и один год — в качестве совместителя[81]), большая часть времени прошла в обществе Эберкромби[82].

Я помню, что (еще до прошлой войны) отъезд Гордона из Оксфорда[83] был воспринят оксфордскими студентами английского факультета едва ли не с ужасом; но я, в ту пору заносчивый молодой филолог, этому событию особого значения не придал. Впервые я познакомился с Гордоном на собеседовании в Лидсе (июнь 1920): я претендовал на «должность лектора» по английскому языку, утвержденную после того, как утонул Мурман[84]. Полагаю, и должностью (для Лидса — новшество) и (сравнительно) высоким окладом[85] я обязан был Гордону и его дальновидной политике. Думается мне, меня выбрали лишь потому, что не удалось заполучить Сайзема[86] (именно он и обратил мое внимание на эту возможность, оказав мне тем самым услугу не из малых в числе многих других). Однако с первой же встречи Гордон отнесся ко мне с добротой и дружеским участием. Спас меня из холодного зала ожидания и повел к себе домой. Помню, в трамвае мы разговорились о Рали[87]. Как (все еще) заносчивый молодой филолог, я на самом деле был о Рали не особо высокого мнения: в качестве лектора он, конечно же, не блистал; но некий добрый дух подсказал мне назвать его «олимпийцем». Очень удачно получилось; хотя на самом-то деле я имел в виду лишь то, что Рали мирно почивает на лаврах, вознесенный на головокружительную вершину, вне досягаемости для моей критики.

Мне невероятно повезло. И если рассказываю я о себе, а не прямо и беспристрастно о Гордоне, это лишь потому, что я представляю его и думаю о нем в первую очередь с глубокой личной признательностью, — скорее как о друге, нежели как об академической фигуре. В «университетах» как-то не принято, чтобы профессор забивал себе голову домашними проблемами нового подчиненного, которому еще и тридцати не исполнилось; а вот Г. именно так и делал. Он сам подыскал мне жилье, выделил мне место в своем собственном университетском кабинеге. И не думаю, что мой случай — это исключение. Он был великим знатоком людей . Все, кто работал под его началом, видели (или по крайней мере подозревали), что некоторыми аспектами своей работы он благополучно пренебрегает: особенно утомляли его сырые «исследования» и занудные диссертации, сочиняемые серьезно настроенными, но малообразованными охотниками за М.А.^{50}, каковых развелось полным-полно; вот от них-то он порою спасался бегством. И все-таки создал он не жалкий крохотный «факультет», но сплоченную команду. Команду, воодушевленную не только факультетским «кастовым духом», твердо вознамерившуюся поставить «английский» во главу угла гуманитарных факультетов, но исполненную также и миссионерского пыла…..

Личным его вкладом стала доктрина беззаботной беспечности: в Оксфорде, пожалуй, опасная, а в Йоркшире — абсолютно необходимая. Ни один йоркширский студент или студентка вовеки не подвергались опасности воспринять его предмет как маловажный на выпускных экзаменах (даже если на жалованье будущего школьного учителя он не то чтобы сказывался): поэт горазд «смеяться, угодивши в третий класс», но не йоркширский студент, нет. Однако йоркширского студента можно растормошить, чтобы поиграл немного, вышел за пределы «программы», взглянул на свои занятия как на нечто более значимое и увлекательное, нежели просто предмет, подлежащий заучиванию к экзамену. Вот какой тон брал Гордон, вот на чем настаивал; даже в печати эту мысль сформулировал — в тоненькой брошюрке, написанной им специально для своих учеников. Так что надутой серьезности в Лидсе почти не знали; проявлялась она редко, и то лишь среди студентов.

Что до меня: я обнаружил, что надежная основа для меня уже заложена, пути развития намечены. Но при неизменном его ненавязчивом контроле я имел полную «свободу действий». Развитию средневекового и лингвистического аспектов оказывалась всяческая поддержка; со временем между двумя, по сути дела равными, отделениями развилось дружеское соперничество. На каждом велись свои «семинары»; порою проводились объединенные встречи. Более благополучной сбалансированной «Школы» в жизни своей не видел. Думаю, слово «Школа» здесь вполне уместно. До Гордона «английский» пребывал в Лидсе на положении одного из факультетских предметов (сдается мне, невозможно было получить степень, специализируясь на нем одном), а оставил он после себя целую школу разнообразных дисциплин (в зародыше). Только приехав, он вынужден был делить кабинет — этакую коробку, облицованную глазурованным кирпичом и меблированную разве что трубами парового отопления, — с профессором французского языка. Простые ассистенты довольствовались разве что крючком для шляпы где-нибудь в недрах здания. Уезжая, Гордон оставил нам «английский факультет», где у каждого сотрудника был свой офис (не говоря уже об «удобствах»!) и общая комната для студентов: с таким центром растущее студенческое сообщество стало сплоченным единством и до известной степени пользовалось преимуществами (или отдаленным их отображением), которые мы ассоциируем с настоящим университетом, а не со скромным муниципальным колледжем. На таком фундаменте строить — одно удовольствие. Однако сдается мне, что после отъезда Гордона все, как говорится, «пустили на самотек», и дело его оказалось в руках не столь опытных. Как бы то ни было, число студентов пошло на убыль, финансирование изменилось. Сменились и вице-канцлеры^{51}. От сэра Майкла Садлера как от начальства, я так понимаю, помощи было немало; а он ушел примерно в то же время.

 

К Стэнли Анвину

 

 

В письме от 4 декабря Анвин сообщил, что лондонский книжный магазин «Фойлз» собирается выпустить «Хоббита» в своей серии «Клуб детской книги»; и благодаря этому «Аллен энд Анвин» получают возможность переиздать книгу. Это тем более желательно, что предыдущий тираж сгорел в результате воздушного налета на Лондон.

 

7 декабря 1942

Нортмур-Роуд, 20, Оксфорд

 

Уважаемый мистер Анвин

Благодарю вас за письмо: в нем обнаружилось целых два обнадеживающих момента. Я вот уже давно собирался написать вам и спросить, стоит ли в создавшихся обстоятельствах пытаться закончить продолжение к «Хоббиту» (кроме как себе и семье на забаву). Я над ним работаю урывками с 1938 года, заполняя все те временные промежутки, что оставляют мне утроившиеся служебные обязанности, учетверившееся бремя домашних дел и «гражданская оборона»[88]. Книга уже близка к завершению. Хотелось бы верить, что на этих каникулах мне удастся выкроить немножко свободного времени; так что можно надеяться, что в начале следующего года я ее закончу. И все-таки на сердце у меня неспокойно. Должен вас предостеречь, что произведение получается ужасно длинное, а местами гораздо страшнее «Хоббита» и, по правде говоря, на самом деле абсолютно не «детское». Я дошел до главы XXXI[89]; до конца остается еще как минимум глав шесть (но их я уже набросал); и главы, как правило, выходят длиннее, чем в «Хоббите». Стоит ли в сложившихся обстоятельствах заводить речь о подобном «эпосе»? Предпочтете ли вы подождать, пока я не закончу книгу, или хотели бы взглянуть на значительную ее часть уже сейчас? Рукопись перепечатана (усилиями нескольких непрофессионалов) вплоть до гл. XXIII. Не думаю, что качество вас разочарует. Изначальная аудитория «Хоббита» (мои сыновья и мистер К. С. Льюис) ее одобрила: они эту историю и читали, и слышали не один раз. Но возникает проблема бумаги, и объема, и рынка! Потребуется две карты.

Сгоревший тираж «Хоббита» — это тяжкий удар. Мне очень стыдно, что не написал вам (как собирался) сразу и не выразил соболезнования по поводу понесенных вами убытков, наверняка весьма тяжких, в которых моя доля просто-таки ничтожна. Удастся ли вам со временем получить хоть какую-нибудь «компенсацию»?….

Не заинтересует ли вас также издание, в которое вошли бы три-четыре «волшебных» истории покороче и стихи? «Фермер Джайлс», которого я вам некогда показывал, продолжает забавлять и детишек, и взрослых без числа. Если «Джайлс» слишком короток, я мог бы присовокупить к нему одну-две повести в том же духе, а также и стихи на близкие темы, включая «Тома Бомбадила»….

Искренне Ваш, ДЖ. Р. Р. ТОЛКИН.

 

К К. С. Льюису

 

 

Льюис не имел привычки беречь письма; из тех, что посылал ему Толкин, сохранилось только два. (Касательно второго см. № 113). «Г. Л.» — аббревиатура для «Горе-Лекарь»: так инклинги прозвали своего собрата Р. Э. Хаварда, семейного доктора Толкина и Льюиса. «Ридли» — это М. Р. Ридли из Бейллиол-Колледжа; наряду с Толкином и Льюисом он занимался организацией оксфордских «ускоренных военных курсов» для морских кадетов. Льюис же тем временем еще и ездил по Англии, читая лекции о христианстве на базах Королевских военно-воздушных сил (RAF).

 

20 апреля 1943

Нортмур-Роуд, 20, Оксфорд

 

Дорогой Джек!

Оч. сочувствую расхворавшемуся — и ведь нет рядом верного старого Г. Л., который скажет, что на сей раз это, пожалуй, смертельно! Ты, должно быть, безутешен. Начинаю думать, что наши встречи по средам — это некий священный долг: иначе с чего бы врагу рода человеческого создавать нам столько помех и препятствий?

Надеюсь вскорости получить от тебя вести поутешительнее. Но ты не волнуйся. Ридли настолько потрясло невежество 22 кадетов, явленное во всей красе на первом же его занятии, что он просто-таки обеими руками уцепился за возможность провести еще одно, тем более что в противном случае на следующей неделе занятий по «практическому а[нглийскому]» не значилось. Ты сможешь (если захочешь) впихнуть «Артура»[90] в какой-нибудь другой день, когда окончательно поправишься. А что до консультаций, так это вообще ерунда.

Боюсь, ты слишком много на себя берешь. Даже если ты всего лишь подцепил грипп, ты, верно, загонял себя до такой степени, что сделался легкой добычей. Как всего лишь «директор», оч. надеюсь убедить тебя отдохнуть от разъездов (по возможн.) и с новой силой взяться за эту кадетскую дребедень. Она меня слегка тревожит. Мне все кажется, будто мой одинокий пулемет, с тех пор, как заработал, упорно бьет мимо цели; нужно еще хотя бы одно орудие мне в поддержку, — в придачу к бесценному Ридли.

Сегодня обедал в авиационной эскадрилье; на краткий миг окунулся в атмосферу, для тебя уже, наверное, давно привычную.

С любовью, Т [91]

P.S. В проверочной работе Ридли в качестве первого задания предложил студентам дать определение следующих слов: apposite, reverend, venal, choric, secular^{52} и еще несколько. Никто из кадетов не определил правильно ни единого слова.

 

⇐ Предыдущая6789101112131415Следующая ⇒

Поделиться: