Беспомощность перед фактом сложности, не поддающейся снижению (вопрос 15)

Последний раздел статьи Джона Ренни посвящен критике аргументов Майкла Бихи (Michael J. Behe) и Уильяма Дембски (William Dembski) – сторонников теории разумного замысла. Вот только цитирует он не их, а эволюционистов Кеннета Миллера (Kenneth R. Miller) и Рассела Дулитла (Russell F. Doolittle), возражающих Бихи. Однако Бихи давно уже дал исчерпывающие ответы на эти возражения и полностью их опроверг!

В вопросе о сложности, не поддающейся снижению, Ренни проявляет полную беспомощность:

«Суть состоит в том, что структурные единицы жгутика, которые, как считает Бихи, не имеют никакого назначения, кроме движения, способны выполнять и иные многочисленные функции, которые вполне могли благоприятствовать их эволюции. Таким образом, вероятно, что появление жгутика как такового в ходе эволюции означало лишь новое сочетание сложных механизмов, уже имевшихся, но выполнявших иные функции».

По словам Ренни выходит, что жгутик появился вследствие «нового сочетания сложных механизмов, уже имевшихся, но выполнявших иные функции». В том-то и дело. Какие «иные функции»? Какую функцию должны были выполнять молекулы, из которых сложен жгутик? Сказать «могли появиться на других стадиях, неизвестных нам» – это всего лишь еще раз повторить дарвиновскую догму.

В данном вопросе Джон Ренни критиковал утверждение о том, что сложность живых существ, наблюдаемая в наше время, является прямым доказательством их сотворения (в выдержке из статьи Х. Я. это не прослеживается, поэтому я воспользовался текстом статьи Джонатана Сарфати, который любезно цитирует исходную статью).

Для того, чтобы доказать сверхъестественное происхождение любого органа на любом уровне, нужно предъявить общественности такие черты строения данного объекта, которые не могли бы быть сформированы естественным образом, и действовали бы вопреки законам материального мира (подчёркивая тем самым своё «чудесное» происхождение).

Рассуждая о сложном механизме работы жгутика бактерий, креационисты не приводят подобных фактов, ограничиваясь лишь перечислением особенностей строения и функционирования данного образования. Креационист Майкл Бихи, рассказывая об особенностях строения жгутика бактерий, приводит как пример элементы жгутика, которые могут быть соотнесены с узлами какого-либо механизма, построенного руками человека. Но это, подобно тому, как глаза трилобита соответствуют законам оптики, говорит о том, что в мире действуют одни и те же законы как для живой, так и для неживой природы. Так что механизмы работы жгутика не выходят за пределы материального мира, и здесь нет места для некоей внешней «творческой силы».

Жгутик бактерий состоит из скрученных нитей белка флагеллина. Как я уже говорил выше, молекулы органических полимеров могут приобретать определённую форму не из-за того, что кто-то (тот же «Творец») скрутил их, а из-за того, что атомы углерода, из которого состоит «каркас» любого органического вещества земного типа, имеют тетраэдрическое строение. Соответственно, молекула органического вещества будет В ПРИНЦИПЕ иметь какое-то пространственное строение, напрямую зависящее от её состава. А взаимодействие между молекулами определяется наличием у полимерных белковых цепочек боковых функциональных групп, взаимодействующих с аналогичными образованиями на другом участке той же либо соседней цепочки. Поэтому можно сказать, что свойства белков напрямую зависят от их строения. Природа данного взаимодействия – электрохимическая, основанная на силах притяжения и отталкивания между заряженными частицами (атомами).

Вращение жгутика осуществляется за счёт электрохимического градиента ионов водорода на мембране молекулы, что также обусловлено свойствами белков мембраны, зависящими от их строения. В основе явления движения жгутика лежит опять-таки электростатика. Сам жгутик бактерий, в отличие от жгутика простейших, не совершает каких-либо самостоятельных движений, и работает исключительно за счёт того, что его основание подвижно.

Явление спонтанной самосборки отдельных субъединиц жгутика (упоминаемое М. Бихи) вполне известно. Авторы учебника «Биология» Н. Грин, У. Стаут, Д. Тейлор относят это на счёт аминокислотной последовательности (первичной структуры) белка флагеллина (раздел 2.2.2 их учебника). Стало быть, и здесь нет чуда.

Таким образом, все «чудеса» сводятся к действию простых и объяснимых физических сил.

Сарфати любезно поясняет, о чём хотел сказать Бихи, но почему-то не сказал Х. Я.:

 

«Под «сложностью, не поддающейся снижению» Бихи понимает тот факт, что жгутик может функционировать лишь при наличии 33 белковых компонентов, организованных строго определенным образом.»

 

Объяснение того, как из вполне естественного процесса делается (в сознании читателей) чудо, кроется в хитрости изложения креационистами фактического материала. Они предпочитают разложить единое на куски и подавать это в таком «расчленённом» виде. Отсюда появляются утверждения типа «глаз не может видеть, если один из его компонентов будет недоразвит» и прочие. Но дело в том, что живое существо – единый организм, и эволюционирует оно не по частям, а сразу целиком. Все компоненты его строго соответствуют физиологии, и изменение одного органа (процесса) обязательно затрагивает другие составляющие.

Процесс появления каких-либо сложных органов или многоступенчатых химических циклов можно представить как вычленение наиболее устойчивых и жизненно важных компонентов из общего числа более хаотических процессов. То есть, многоступенчатый процесс, допустим, какой-либо окислительной реакции, сформировался, в сущности, раньше, чем отдельные его компоненты, поражающие креациониста своей сложностью. Просто раньше он был частью какого-либо другого, более общего процесса, и компоненты, осуществляющие его, не были столь специализированы. Затем, с возрастанием важности данного процесса (при изменении внешних условий), происходила постепенная «отладка» его механизмов: специализация белков, химическая и пространственная дифференциация данного процесса. Носители мутаций, благоприятствующих протеканию данного важного процесса, с большей вероятностью давали потомство, в котором происходила перекомбинация благоприятных признаков. Поскольку единица эволюции – популяция, и её члены – носители множества мутаций, происходили одновременное формирование и «отладка» множества таких процессов. Не все сочетания оказывались удачными, но носители немногих удачных сочетаний занимали места форм с неблагоприятными сочетаниями признаков. Этот процесс был вначале очень медленным: половина времени существования жизни на Земле ушла на то, чтобы сформировать клетку с ядром.

Бессмысленны и попытки Ренни представить в качестве этапов эволюции жгутика такие структуры, как органелла, с помощью которой Yersinia pestis, возбудитель чумы, впрыскивает яд в клетку (она в какой-то мере напоминает жгутик), или другие, более простые, жгутики. Это все равно, что называть автомобиль и планер эволюционными предшественниками самолета. Конечно, они в чем-то похожи между собой, но это еще не значит, что в результате слепого случая одно транспортное средство превратилось в другое. Каждая из этих машин была спроектирована особо.

Сарфати, к слову, подробнее объясняет эту часть статьи Ренни. Он говорит про работу генетика Скотта Миниха из Айдахо, который выяснил, что при температуре свыше 37С^° жгутики бактерий (вид не уточнён) не образуются, а превращаются в секреторные органеллы на основе одного и того же набора генов. Очевидно, на основе этих исследований Дж. Ренни сделал своё предположение.

В связи с изложенными результатами исследований я могу сделать предположение, что процесс формирования жгутика также дифференцировался как единое целое, просто далее менялся принцип действия, и как следствие менялась структура процессов, отвечающих за формирование данного приспособления. Скорее всего, жгутик сформировался первоначально как какие-то выделения клеточной стенки бактерии (возможно, как ответ на раздражение или иной стресс). Я не исключаю, что это был некий защитный механизм, позволяющий избежать атаки иных бактерий (отсюда, думаю, родство с секреторными органеллами). В результате отбора могла выделиться группа бактерий, выделения которых отличались особенной твёрдостью и малой растворимостью в среде, где они жили (так можно объяснить то, что жгутик бактерии, в отличие от жгутика эукариот, не может самостоятельно двигаться – это не входило в его первоначальную функцию). На каждом этапе развития в клеточной стенке формировалась совокупность белков, обеспечивающих синтез данного образования и какие-то особенности его использования (отбрасывание, возможно, втягивание или удержание в течение определённого времени). На конечном этапе эволюции прямая неподвижная структура превратилась в жгутик – когда появился механизм, обеспечивающий движение основания данной структуры, сформировавшийся, очевидно, из комплекса мембранных белков, окружавших основание «до-жгутика». Первоначальная функция жгутика бактерии вполне могла быть иная, нежели движение: проблему движения бактерии могут решать другими способами, в том числе путём изгибания самой клетки.

Я не исключаю того, что в данный момент этот вопрос относится к числу спорных, и точный ответ на него не дан. Но это ещё не означает, что он останется в числе неразгаданных. Наука отличается от религии тем, что у неё есть методы решения, но нет готового ответа. В религии же, наоборот, ответ есть, он не обсуждается, а вся интеллектуальная деятельность состоит в поиске приемлемого решения.

Прежде, чем назначать ярлык «бессмысленности» аргументам оппонента, стоит подумать: а существуют ли действительно такие органы, роль которых в процессе эволюции менялась? Такие примеры можно привести, поскольку они хорошо известны.

Пример первый: эпифиз, или шишковидная железа. В процессе эволюции первоначально это был третий непарный глаз, до сих пор заметный у бесчелюстных, рыб и даже земноводных. На черепе древних земноводных между глазницами хорошо заметно отверстие для третьего теменного глаза. Позже роль органов зрения всецело перешла к двум парным глазам, а непарный глаз превратился в железу внутренней секреции. Он утратил былую анатомическую сложность глаза (но она прослеживается в его структуре), приобретя качественную сложность железы, секретирующей биологически активные вещества.

Пример второй: аппендикс, бывшая слепая кишка. Из органа пищеварения он также превратился в орган секреции.

Пример третий: плавательный пузырь. У древнейших костных рыб (как полагают, они появились в пресных водах) это приспособление развилось как орган дыхания. Позже, когда костные рыбы переселились в богатое кислородом море, этот орган перестал выполнять роль органа дыхания, и стал органом поддержания плавучести. Акулы, чья эволюция проходила в море, в богатой кислородом среде, не развили плавательного пузыря (как орган воздушного дыхания), и плавучесть у них поддерживается иными способами.

Ещё в качестве примеров можно привести осязательные вибриссы («усы») тероморфных рептилий, которые превратились в шерсть млекопитающих, выполняющую теплоизоляционную функцию. А теплоизолирующие образования, примитивные, лишённые опахала перья рептилий, превратились в орган полёта у птиц, их потомков.

Потовые железы млекопитающих, используемые для терморегуляции, превратились в молочные железы, функция которых – выкармливание потомства. Предположительно, промежуточной здесь была стадия, на которой видоизменённые потовые железы снабжали детёнышей звероподобных рептилий влагой в засушливых условиях триасового периода.

Хоаны (внутренние, сквозные ноздри) кистепёрых рыб возникли первоначально как приспособление для поддержания постоянного тока воды через органы обоняния, когда хищная рыба находилась в засаде. И лишь потом они стали использоваться для дыхания воздухом. Собственно говоря, любой из нас в норме (если не болен) дышит через ноздри.

Первая пара жаберных дуг у примитивных бесчелюстных превратилась из органа, поддерживающего форму жабр, в орган захвата добычи, а покровные чешуи превратились в зубы. Пример такого перехода до сих пор можно наблюдать у акул, когда ряд чешуй на коже постепенно превращается в зубы в области рта.

У растений спороносные листья превратились в лепесток, тычинку и плодолистик, утратившие функцию фотосинтеза, но сильно усложнившиеся анатомически в связи с выполнением функций размножения. Пример такого перехода до сих пор сохранила в своём строении кувшинка (Nymphaea), в цветке которой можно наблюдать переход от лепестка с краю к тычинке в центре цветка (с постепенным развитием пыльника и уменьшением ширины лепестка).

Что же касается издевательского примера Х. Я. с планером и самолётом, то здесь его опять-таки подводит эрудиция. Первые летательные аппараты не имели мотора (например, планер Отто Лилиенталя), и даже представляли собой откровенно безмоторные воздушные змеи (известные с древнейших времён в Китае и Японии). Но мы видим преемственность между ними и самолётами, пусть и инициированную человеком. Техника развивается по другим законам, нежели природа, и их нельзя сравнивать напрямую. Но преемственность и постепенность развития существует и здесь.

Таким образом, можно увидеть, как органы могут в процессе эволюции терять некую первоначальную функцию и выполнять совершенно иную, усложняясь при этом анатомически или биохимически.

«Опровержение» Джоном Ренни теории Дембски ограничивается ссылкой на работы Института Санта-Фе. Однако эти теоретические изыскания, равно как и труды их вдохновителей (например, Ильи Пригожина), никак не развили концепцию «самоорганизации», которая остается всего лишь аксиомой материализма. (Неприемлемость идеи самоорганизации подробно изложена в книге Дембски «Бесплатных обедов не бывает: почему определенная сложность не может быть достигнута без помощи разума» (“No Free Lunch: Why Specified Complexity Cannot be Purchased Without Intelligence”), изданной в 2002 году). Но, надо заметить, эволюционисты из Института Санта-Фе проявляют больше здравого смысла, чем Ренни. В то время как Ренни изображает теорию разумного замысла как ненаучную гипотезу, Стюарт Кауфман (Stuart Kauffman), выдающийся специалист по теории самоорганизации из Института Санта-Фе, публично признает право этой теории на существование в мире научной мысли.

Поскольку читатель может не понять, о чём идёт речь в данном случае, а Х. Я. не удосуживается хотя бы процитировать Дж. Ренни, я воспользуюсь цитатой Ренни из работы Джонатана Сарфати, которая тоже посвящена критике этой же самой статьи.

 

«Этот «аргумент разумного замысла» сегодня лежит в основе борьбы против теории эволюции; но следует отметить, что появился он давно, одним из первых. Еще в 1802 году богослов Уильям Пейли писал, что если вы нашли в чистом поле карманные часы, логично будет заключить, что они кем-то потеряны, а не созданы силами природы здесь и сейчас. Пейли прибегал к этой аналогии, утверждая, что сложное строение живых организмов – прямое следствие божественного вмешательства. Дарвин писал свое «Происхождение видов» как ответ Пейли: полемизируя с ним, он пытался показать, каким образом естественные силы отбора, воздействуя на наследственные признаки, могли постепенно привести к эволюции сложных органических структур.

…

Сложность иного рода – «определенная сложность» – любимый конек другого креациониста, Уильяма Дембски из Университета Бэйлора (см. его книги “The Design Inference” и “No Free Lunch”). Дембски отталкивается от того, что сложность живых существ не могла появиться в результате ненаправленного, хаотичного процесса. Единственно логичное умозаключение, утверждает Дембски спустя 200 лет после Пейли, состоит в том, что жизнь в ее современных формах создана неким сверхъестественным разумом.

В аргументе Дембски несколько слабых мест. Неверно предполагать, что множество возможных объяснений ограничивается хаотичными процессами либо разумным создателем. Исследователи нелинейных систем и клеточных автоматов из Института Санта Фе и других учреждений показали, что простые ненаправленные процессы способны создать невероятно сложные модели. Таким образом, некоторые элементы сложности живых организмов могли возникнуть в результате естественных процессов, которые мы едва начинаем понимать. Но наше непонимание не означает, что сложные структуры не могли появиться естественным путем.»

 

Здесь я опять-таки должен повторить мысль, высказанную ранее: строение живого организма можно сравнить с решением системы множества уравнений, каждое из которых описывает либо условия, предоставляемые средой, либо физиологические и анатомические возможности организма. И строение организма – это решение системы этих уравнений. Но, как известно, система уравнений имеет намного меньше решений, чем каждое уравнение в отдельности. Именно поэтому строение живого существа кажется нам столь разумным – с первого шага эволюция должна была идти по тем путям, которые лежали в ограниченной области, удовлетворяющей решениям множества «уравнений» природной среды – абиотическим и биотическим факторам. В процессе эволюции какие-то факторы («уравнения») удалялись из этой системы, другие – добавлялись. В соответствии с этим ранее процветавшая группа могла столкнуться с неразрешимой задачей и вымереть, а группа, бывшая «в загоне» - получить возможности для эволюции. В самом начале эволюции жизнь была примитивной, и условия среды также были простыми, ограничиваясь практически лишь абиотическими факторами. Но с появлением освоением новых мест обитания и появлением разнообразных живых существ сложность среды росла: наличие в окружении нового вида живых существ – ещё один фактор среды для любого вида, поскольку все виды прямо или косвенно взаимодействуют между собой.

Таким образом, с самых первых шагов жизни на Земле она САМА начала усложнять природную среду, превращаясь в мощный геохимический и средообразующий фактор для самой себя. Именно живые существа изменили лицо планеты, вклинились в геохимические циклы и создали всё многообразие сред обитания для других живых существ. А пресловутой мифической «хаотичностью» в процессе развития жизни и не пахло. Во всяком случае, чем более сложными становились живые существа и среда, которую они образовывали, тем меньше «хаотичности» было в процессе эволюции, хотя в любом случае сохраняется возможность выбора: та или иная группа займёт пустующую экологическую нишу в сообществе. Например, пустующую нишу похожих на бычков донных хищников-засадчиков в африканском озере Танганьика заняли цихлиды, рыбы средних слоёв воды, а не донные, как сомы. Позже в этом озере поселились сомы (у которых больше возможностей стать такими хищниками в силу особенностей анатомии и образа жизни), но место донных рыб уже было занято цихлидами.

В процессе развития живых существ (которое происходит, напомню, с затратой энергии), происходит постепенное снижение энтропии (меры беспорядка, того самого «хаоса» г-на Уильяма Дембски), поэтому возрастание упорядоченности и сложности в анатомии и физиологии живых существ, а также в направлении эволюционных процессов не должно вызывать удивления – это вполне закономерно.

Теория «разумного замысла», к сожалению, пока не доказана, и полностью является элементом ВЕРЫ. Кроме того, она в принципе не может быть доказана, ведь, докажи мы разумный замысел, он перестанет быть верой! Это явление превратится в область научного знания и не будет отличаться от вполне доказанного факта о том, что дважды два - четыре. Тогда пропадёт такое заманчивое понятие, как «чудо», и религия вообще отомрёт как таковая. А вам, кто делает себе на этом славу и деньги, это надо?

⇐ Предыдущая567891011121314Следующая ⇒

Поделиться: